искусство ГДР и нынешнего Востока Германии дискредитируется, подвергается нападкам и отправляется в ссылку, нацистское искусство почти беспрепятственно разгуливает по немецким храмам искусства.

В заключение темы несколько слов от меня лично о сопоставлении с ГДР: я слишком хорошо знаю, что опыт ГДР намеренно дискредитируется просто потому, что он «восточный». Слишком многое в моих буднях в университете и за его стенами печально напоминает механизмы власти, бюрократические бессмыслицы и государственный произвол в ГДР. Возможно, все это заложено в современной бюрократии и государственности, но, когда в нынешней Германии, как когда-то в США, дело доходит до проверки убеждений, мне не до смеха. Проверки на идеологическую надежность были в ГДР обычным делом: «Ты за партию или против?» Теперь подобное происходит повсеместно, хоть и в другом формате. Например, при подаче заявки на вакансию у тебя поинтересуются, как ты относишься к «вопросу разнообразия». Само собой, разнообразие – главная ценность. Вот только поддерживать ее надо словом и делом, а не подменять пустыми бюрократическими фразами. Всякий знает, что́ ответить, и знает, что это бессмысленная словесная игра с известными правилами. Ну кто скажет: «Естественно, я расист и шовинист, а кроме того, еще гомофоб и женоненавистник. Так что идеально подхожу на должность». Тем не менее игроки действуют со знанием дела и слаженно, будто все происходит взаправду: честный вопрос – честный ответ. Гротескный спектакль. Не более чем пустой ритуал морального самоудовлетворения: комиссия преисполняется чувством собственного достоинства, а институты создают видимость этической продвинутости, целесообразности и значимости. При этом крайне иерархическая система подачи заявлений совсем не нуждается в том, чтобы выявить на таких собеседованиях истинные моральные и поведенческие свойства кандидата. Впрочем, когда я привожу в пример хорошо известное мне сходство с проверкой на лояльность в ГДР, мои западные коллеги, знающие о ней только понаслышке, в лучшем случае недоумевают, а в основном возмущаются: как можно сравнивать! Повсюду и всегда сравнение с ГДР – это табу[230]. Оно не воспринимается как серьезный повод поразмыслить о проблемах настоящего. А ведь это преимущество, когда у вас опыт не одного государственного строя, а двух, даже если, как в моем случае, это подразумевает двадцать два года репрессивной несвободы.

Кто бы сомневался, что ГДР была неправовым государством. Кому и знать лучше, как не тем, кому выпало познать это, иногда буквально на собственной шкуре? В ГДР был один из самых высоких в мире уровней самоубийств – это печальный показатель невыносимых и безнадежных условий жизни. В районе, где жили мои родители в восьмидесятые годы, едва ли не в каждом доме кто-то сводил счеты с жизнью, в основном молодые мужчины. Эти картины стоят перед моим взором по сей день. Нет, никто не проливает слез по той диктатуре. Но и там можно было получить опыт и знание жизни, которые только обострили восприятие и осознание реальности, позволяя тоньше и точнее чувствовать и описывать нынешние реалии. «Ирония» в том, что тем, кто знает ГДР, не удается предостеречь Запад от ее порядков, но именно Запад, ничего не знающий о реальной жизни в ГДР, постоянно попрекает их происхождением из ГДР или с «Востока». Со всеми вытекающими[231].

Опыт Запада не становится более ценным только потому, что он западный. В Германии это не более чем опыт численного большинства. Превосходство в количестве не есть превосходство количества, хоть звучит и похоже. И уж конечно, большинство не воплощение истины, а всего лишь преобладание определенной точки зрения, точно так же, как консенсус не представляет истину, а является формой компромисса. К сожалению, такого рода банальности приходится время от времени напоминать. И жизнь на Востоке – такая же прожитая и проживаемая жизнь, жизнь в полном ее смысле, поскольку она волей-неволей прожита там, где человеку судил не всегда милостивый Бог, определили судьба, случай, история, география и политика. «Прожить ту жизнь, которая выпала, и прожить ее так, чтобы она целиком принадлежала тебе, – вот задача жизни, где бы ты ни жил»[232].

9. Речи и ораторы: «Стенания нытика»

Значение человека в том, что он человек, а не в том, что он еврей, католик, протестант, немец, итальянец и т. д.

Гегель. Философия права

Что, собственно, за текст я представил? Пасквиль, тираду, бесконечные причитания, перепалку, словоблудие? Все это вместе, наверняка скажет кое-кто. А противники из числа моих критиков воспользуются уже давно прижившимся термином «стенания» и назовут автора типичным «нытиком-осси», который со своей самовиктимизацией претендует на участие в олимпиаде социальных жертв[233]. Поскольку это легко предугадать, хочу сказать, что́ сам я думаю по его поводу. Как уже говорилось, весь Восток в глазах Запада – просто Саксония, где все говорят на саксонском. А саксонский, в свою очередь, по дальнейшей спецификации, проявляется главным образом в режиме «стенания».

Нытье, нытье, нытье – a rose is a rose is a rose[234], и чем больше всматриваешься в слово, тем дальше уходят воспоминания! Что вообще означает это так называемое стенание? Прежде всего это глухой, надоедливый, невразумительный и невнятный шум; с эстетической точки зрения – тональный диссонанс в гармоничном звучании Запада, с этической – неуместная жалость к самому себе, вызывающая у других неловкость, испанский стыд, так что хочется бросить евро в пустую кружку «осси», лишь бы он заткнулся. Но давайте внимательнее рассмотрим это «нытье».

Юргену Хабермасу принадлежит уже упомянутое тонкое замечание о том, что до 1989 года на Востоке не было публичной сферы, но не появилась она и после, потому что в общенемецкой реальности у Востока нет ни полноправного голоса, ни адекватной площадки для высказывания. Следует добавить, что выступающие на «восточном языке», если таковые вообще допускаются, кажутся чужими, поскольку южные восточно-немецкие диалекты, такие как ангальтский, тюрингский и саксонский, редко звучат в публичной сфере по радио или телевидению и поэтому производят впечатление экзотических, странных, «чудных». Люди говорят по-другому и другое. Их манеры другие, не в последнюю очередь из-за отсутствия опыта публичных выступлений, а сверх того – из опасения быть осмеянными или выставленными напоказ с их промахами в ораторском искусстве, что случалось и случается достаточно часто[235]. «Осси» смешно разговаривают, смешно одеваются и вдобавок ко всему «неправильно» называют время. Например, «четверть десятого» вместо «девяти с четвертью», как все нормальные франконцы и прочие, или «три четверти десятого» вместо «без четверти десять». Иначе говоря, человека не считают за человека, потому что он говорит и ведет себя «по-другому». Тут все сходится: тема «Востока» раздражает, речь раздражает, ораторы раздражают, в том числе из страха,